ПРЕЗИДЕНТ БАШКОРТОСТАНА ВОШЕЛ, ПОХОЖЕ, ВО ВКУС ВЛАСТИ: ПЯТЬ ЛЕТ РАБОТЫ НА ПОСТУ ГЛАВЫ РЕГИОНА — ЭТО ОЧЕНЬ МАЛО, СЧИТАЕТ ОН. МИНИМУМ ЛЕТ 10 НАДО РАБОТАТЬ  

Нынешний президент Башкортостана свои отношения с предшественником Муртазой Рахимовым охарактеризовал следующим образом: «Притирки наших характеров прошли, мы все-таки народ горячий, сейчас находим общий язык. Ни мешать, ни противодействовать ему мы не собираемся. А вот создать напряжение между мной и Рахимовым — это одна из задач людей, которые стараются вернуться во власть. Я ведь очень многих отлучил от власти. Из тех, кто работал здесь…»

80% БЮДЖЕТА — ЭТО СОЦИАЛЬНЫЕ РАСХОДЫ

— Почему у вас дефицитный бюджет в этом году?

— Потому что нужно больше строить детских садов, дорог, социальных объектов. На самом деле это только звучит пугающе — «дефицитный бюджет». Ничего страшного здесь нет — дефицит контролируемый. При бюджете 140 - 150 миллиардов рублей 15 - 16 миллиардов рублей дефицита — это 10 - 12 процентов. Мы в год выходим к нулю все равно. Мы знаем, что налогов поступит побольше, или, по крайней мере, рассчитываем на это. Так было в 2010 году, так было в 2011-м, так будет и сейчас. Раньше тоже всегда дефицит планировался. Это стандартная практика, ее применяют многие регионы.

— Бюджет социально ориентированный, как и везде?

— Безусловно, бюджеты всех регионов, у кого на 70 процентов, у кого на 80 процентов, у кого на 90 процентов, — это социалка. Мы в этой части тоже перегружены. 10 лет назад бюджеты были социальными на 50 процентов, а сейчас уже на 80 процентов. Очень тяжело исполнять его, тяжело жить с таким бюджетом. Но, с другой стороны, социалка — это люди, а они, как известно, наш основной приоритет.

— Каковы поступления в бюджет от нефтяной отрасли?

— Большие, мы зависимы от добычи нефти. У нас добывается 15 миллионов тонн нефти, каждый миллион тонн — это примерно 1 миллиард рублей доходов. Для нас это очень значимая отрасль. Вместе с переработкой она дает 30 - 35 процентов бюджетных поступлений. Поэтому любое шевеление в нефтянке на нас сказывается. Но, к счастью, с «Башнефтью» у нас все отлажено, и там всегда предупреждают, если что-то происходит. Вот летом мы не получали доходы, потому что заводы стояли на летнем ремонте, для нефтепереработки это обычная ситуация.

— Говорят, что в развитие нефтяного комплекса давно не вкладывают деньги, а просто выкачивают нефть по принципу «после нас хоть потоп».

— Нет, я не согласен. Конечно, обновление идет. Во-первых, «Башнефти», если мы о ней говорим, достались заводы хорошие. Глубина переработки нефти на некоторых установках — за 90 процентов. Это мировой уровень. Несмотря на это, работы по модернизации оборудования они проводят постоянно — я на всех НПЗ был и в прошлом году, и в этом, сам все видел. Большие работы идут на «Газпром нефтехим Салават». В октябре на комбинате запустили новую установку, которая в год будет перерабатывать 6 миллионов тонн нефти, по новой, самой лучшей технологии. Вложили они туда серьезные средства, около 8 миллиардов рублей. Это что касается нефтепереработки. Второе направление — нефтехимия и химия, и с этим все хуже. Россия является обладательницей 15 процентов мирового объема химического сырья, а производит 1 процент мировой химической продукции. Ряд приличных химических производств фактически загнулись еще в 90-е. У нас «Химпром», например, обанкротился. Остановилась газопереработка. Сейчас «Башнефть» химическое производство думает поднимать. Создана объединенная нефтехимическая компания, есть бизнес-план, будут строиться новые предприятия. Инвестиции будут значительными, десятки миллиардов рублей.

Я недавно встречался с Новаком - главой минэнерго, мы нашли общий язык: согласились, что химическое производство - это очень интересная тема, большая, масштабная. И может дать эффект для экономики огромный. И быстрый. Нам, чтобы все вернуть на уровень хотя бы советский, нужно сырье. Советская власть выбрала в свое время нефтехимию: добыли нефть, из нефти получили нафту, из нее бензин, этилен, пропилен и прочее. А мир движется в направлении газовой химии: перерабатываются «жирные» газы, дальше получают те же самые этилены, пропилены — все в полтора раза дешевле. Это самый хороший путь. А у нас химия по-прежнему нефтяная. Я министру сказал, что в стране на северах огромное количество сырья, давайте построим трубу, которая будет поставлять сырье не куда-то за границу, а сюда к нам — в Поволжье, где вся химия сосредоточена.

Я так развернуто отвечаю на ваш вопрос, потому что он действительно важен. Сырья для химии в Поволжье мало, зато есть производство: заводы, которые в неплохом состоянии, модернизируются и порой стоят недозагруженные. В Тобольске СИБУР построил новое предприятие по переработке ШФЛУ. Строить надо, но все-таки и в Поволжье сырье дайте — наши-то заводы уже давно построены. Мы можем в перспективе дать стране до 100 тысяч новых рабочих мест только в этой отрасли, причем высокоэффективных, современных. Вот это масштабный проект, правда?

«ЕСЛИ НА ЧИНОВНИКА КТО-ТО ИЗ ИНВЕСТОРОВ ПОЖАЛУЕТСЯ, 
ЕМУ КРЫШКА»

— Вы сказали, что Уфа — второй по инвестиционной привлекательности город в России. А чем она так привлекла инвесторов?

— Это не я сказал, это Forbes… Как мы этого добились? В 2010 году, приступив к работе, я ни одного инвестпроекта даже в перспективе не увидел. Наше республиканское законодательство было в этой части не развито. Отстало от практики ряда регионов. У нас весь 2011 год ушел на то, чтобы сформировать новое законодательство, пропиарить республику, насколько возможно, и начать искать инвесторов. Кое-кого нашли.

— Какие поправки внесли?

— Мы дали большие льготы инвесторам, которые приходят на нашу территорию. Не в составе технопарка, а вообще любой инвестор, который приходит сюда, получает большие льготы: 10 лет у него не будет налога на имущество, 10 лет у него будут льготы по налогу на прибыль, не будут брать плату за землю, за автомобильный транспорт. Так с каждого миллиарда набегает где-то до 100 миллионов рублей с лишним льгот. Этого оказалось достаточно для того, чтобы люди к нам потянулись. Я лично с ними со всеми встречаюсь и говорю: «Здесь будет комфортно, никто вас не будет грабить, какими-то обязанностями нагружать, для нас нет разницы, откуда вы, кто вы, хоть внешние, хоть внутренние инвесторы. Мы не будем изучать вашу биографию, приезжайте, стройте». Это работает. Вот недавно подписали соглашение на строительство крупного деревоперерабатывающего предприятия суммарной стоимостью почти 500 миллионов евро. Российско-китайское СП будет строить завод бурового оборудования ценой в 300 миллионов долларов. Есть еще ряд крупных проектов с участием иностранцев.

— То есть вы им обещаете, что откатов и взяток у них брать не будут?

— Да, безусловно, а без этого никто не придет.

— А вы уверены, что и на местах мелкие чиновники не будут требовать откаты?

— Мы с этим жестко боремся. У нас недавно было открытие одного предприятия в городе Октябрьском, оно небольшое, 250 миллионов рублей вложили, и парень, который его построил, сказал мне, что у него никто не просил взяток.

— А почему никто не просил? Это, вообще-то, ужасно интересно. Всегда все просят. 

— Ну потенциальные «просящие» понимают, что такого рода проекты — под пристальным наблюдением, и если на этого чиновника кто-то пожалуется, ему крышка. Если узнаю, что кто-то нечист на руку, шум подниму. Не буду молчать.

— Уже шумели?

— Нет, по тем проектам, которые мы начинаем, еще не было повода. Сейчас большинство проектов — на этапе проектирования. Кто-то меня, может, и критикует, что, мол, долго мы их запускаем. Но я пришел в 2010 году, в середине года, в республике была засуха страшная, огромные потери, лесные пожары — несколько месяцев только этой проблемой занимался. Потом надо было разобраться с законодательством, до него мы добрались в 2011 году. Затем двух-трех инвесторов серьезных нашли. Они начали формировать ресурсную базу, в 2012 году приступили к проектированию. В следующем году начнутся стройки. Все равно, как ни крути, три-четыре года на реализацию проекта уходит, хоть что ты делай. Магазин какой-то большой строишь — и то пару лет уйдет минимум. А здесь — заводы! Это только советская власть строила без нормального оформления документов, без экспертиз. А сейчас все очень строго, контрольные органы могут запросто любую стройку остановить.

Индустриальный парк у нас будет в этом году. Опаздываем, конечно. Мы от лидеров в этом вопросе отстали. В Калуге более 10 лет назад создали такой парк. В тучные годы, в середине 2000-х, основы заложили, построились Калуга, Санкт-Петербург, Татарстан. Понятно, что догнать нам сейчас лидеров трудно. Но стараемся догнать, поскольку учимся уже на ошибках первопроходцев.

Помимо химии мы активно развиваем машиностроение. На базе Уфимского моторостроительного производства Рособоронпром сформировал дивизион по производству двигателей для боевой авиации. Предприятие выпускает движки для «Су» и «МиГов». Эти самолеты — один из главных экспортных продуктов России. В 2010 году объем производства на предприятии был 12 - 13 миллиардов рублей, а в этом году будет почти 30 миллиардов рублей. Уже возникла проблема, как и какими силами выполнять заказы. Не хватает рабочих. Уверен, сообща справимся.

Кроме того, на УМПО приступили к производству комплектующих для вертолетных двигателей. Сами двигатели проектируют в России в КБ имени Климова в Санкт-Петербурге. Задача стоит, чтобы моторы выпускать в России, может, в кооперации с украинскими предприятиями. Для этого надо было запустить на одном из российских заводов производство комплектующих. УМПО уже освоило до 40 процентов таких деталей. Компания «Каскол» возрождает у нас станкостроение. Очень перспективно. Без станков нет промышленности.

Потом, у нас мощное машиностроение для нефтедобычи, для газовой добычи, качалки, всякие разные вышки, арматура запорная. Этим мы тоже сильны и это направление тоже будем развивать.

Третье. Агрокомплекс. Башкиры многие века были кочевниками. И у нас всегда было хорошо с мясом и молоком. Генетическая память продолжает работать. Сейчас несколько соглашений подписали с крупными инвесторами. Проект «500 ферм» запустили — за пять лет 500 заброшенных советских ферм реконструируем и запустим.

Потом, есть большие планы по производству средств радиосвязи. Проектов вообще много, я долго об этом могу говорить, да утомлю вас.

«ПРОТЕСТ ИДЕТ НЕ ИЗ-ЗА ДЕМОКРАТИИ ИЛИ СВОБОДЫ СЛОВА, 
А ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО ВНИЗУ, НА МЕСТАХ, МАЛО ЧТО ДЕЛАЕТСЯ»

— Протестные настроения в республике заметны? Вот в Москве они росли в течение этого года, а как здесь?

— Мы мало чем отличаемся от страны в целом, поэтому и протестные настроения у нас тоже есть. Но сказать, что они как-то ярко выражены, нельзя. Ведь протест — это запрос в том числе на обновление власти. Так она у нас в республике два года назад как раз и обновилась. Много новых лиц, современных, молодых. Кроме того, и живут у нас люди неплохо.

Есть политическая оппозиция, безусловно. Но она не играет главной роли. Ведь обычных людей волнуют простые бытовые вопросы. Их кормили все время завтраками, говорили, что мы куда-то движемся, завод построим большой, социализм-капитализм разовьем. А вот простую работу не делали — заасфальтировать двор, лампочку повесить, подъезды отремонтировать. Все это было в крайне запущенном состоянии, если мы говорим о городе. А на селе тем более — ухабы, темные улицы, председатель сельсовета, оторвавшийся от местных жителей, с зарплатой в 25 - 30 тысяч рублей, когда люди получают 10 тысяч рублей — и не деньгами, а порой зерном или сеном. Конечно, это очень сильно раздражает. Люди видят эту неустроенность, грязь, невозможность достучаться до местного начальства или других структур: в суд идешь — там тебя не примут, в правоохранительные структуры идешь — заявление не берут, да еще могут там тебя загрести и добавить такого, что не дай Бог, как говорится. Ну отсюда идет протест. Не из-за каких-то сложных материй типа демократии, свободы слова, а из-за того, что внизу, на местах, зачастую мало что делается и жизнь от зарплаты до зарплаты, если она есть. С бизнесом то же самое, его уж мучили, мучили — и откаты, и взятки, и угроза разорения, вся эта коррупция и несправедливость замордовали людей. Вот этим люди недовольны в первую очередь.

— Вы еще про выборы забыли сказать. Выборами люди недовольны. Непрозрачными, не везде честными.

— Если бы житейские вопросы были решены, то для людей, может быть, и выборы были бы не так актуальны. Что до выборов в Думу, то я не заметил, что у нас в республике было сильное недовольство какое-то. У нас показатели за «Единую Россию» стали хуже, чем были пять лет назад, но лучше, чем в среднем по стране. Безусловно, мы работали на то, чтобы «Единая Россия» победила. Организовали нормальный диалог власти с людьми, я сам провел десятки встреч с населением. Причем не таких зарегулированных, с правильно отобранной аудиторией — с «активом», как у нас его называют, а с реальными гражданами. Отвечал на неудобные вопросы. Я заметил, что самый-самый оппозиционер, если с ним нормально поговорить, успокаивается. На самом деле протестные настроения сами чиновники подогревают, когда с людьми разговаривать отказываются или обижают их.

— А вы видите потенциал у «Единой России»?

— Потенциал есть. Все-таки это структура, которая может мобилизовать огромное количество людей. Надо только научиться с ними правильно — искренне, неформально — разговаривать. Я считаю, что все-таки протесты лежат не на политическом уровне, а зачастую на бытовом, житейском.

«РАНЬШЕ ПЕРВЫЙ СЕКРЕТАРЬ РАЙКОМА ГОЛОВОЙ СВОЕЙ ОТВЕЧАЛ ЗА ВЫПОЛНЕНИЕ ПЛАНА. 
А СЕЙЧАС ГЛАВА МУНИЦИПАЛИТЕТА ЗА ЭТО НЕ ОТВЕЧАЕТ НИ ГОЛОВОЙ, 
НИ КАКИМ-ТО ДРУГИМ МЕСТОМ»

— Если о бытовом уровне говорить, то, как я поняла, в Башкортостане многие недовольны медленной газификацией сел? 

— Это технологическая задача — провести газ во все населенные пункты. Газификация территории выполнена уже на 70 процентов. Рано или поздно мы эту работу все равно выполним. «Газпром» дает деньги. В 2010-м было 50 миллионов рублей выделено на эти цели, а в этом году — 250 миллионов рублей уже.

— Кем выделено?

— «Газпром» дает деньги на проведение магистрального газа в населенные пункты. В следующем году будет 400 миллионов рублей. Это только дело времени. Это не такая проблема, которая может стать кричащей. Более того, в деревнях, где есть газ, некоторые люди начали отказываться от него, потому что дорого. Теперь вот поняли, что газ - это очень дорого. И когда зимой селянин отдает по 2,5 - 3 тысячи рублей в месяц за отопление дома, он говорит: «Зачем мне такой газ, пойду дров наколю, мне 3 тысячи рублей хватит на то, чтобы запастись дровами на всю зиму». Тем более сейчас есть пиролизные дровяные печи, очень экономные. А газ будет дорожать еще дальше. Как людям выдержать это? Поэтому я не думаю, что проблема в том, что кому-то газа очень уж не хватает. Порой люди пишут просто из соревновательного интереса: вот у соседей есть газ, а у нас в селе нет, чем мы хуже? Порой этот вопрос «подогревают» подрядчики.

— Проблема большая, как я поняла, у людей в деревнях, куда подведен газопровод, а к домам нет.

— Разводки газа по селу нет. Да, это есть.

— И еще говорят, что в дальний двор подвести трубу, например, стоит 1,5 миллиона рублей, а в ближайший дом к газопроводу — 300 тысяч рублей.

— И это есть. Мы финансируем из бюджета подведение газа к домам. Но за подвод газа в дом ты сам должен платить. Да и пробивать этот вопрос нужно самому.

— Я просто пытаюсь понять, кто за это отвечает? Все-таки местная власть или «Газпром»? За то, что такая разница в цене для людей. Это же несправедливо.

— Это несправедливо. Но мы стараемся как-то смягчить эту ситуацию. Вот «Газпром» довел трубу до населенного пункта. Дальше в населенном пункте надо сделать разводку к домам. Часть работ мы финансируем, часть работ финансирует «Газпром». Если уж выделяются деньги на газификацию деревни, то газ должен быть подведен к каждому дому за наш счет. Людей местные чиновники на муниципальном уровне иногда обманывают, говорят: «Хотите газ, сбросьтесь по 100 тысяч, газ будет». Вообще же, это наша обязанность — разводка и подвод газа до каждого дома. А дальше в дом человек уже сам ведет этот газ. А вам почему это так интересно?

— Мне показалось, это большая проблема для людей в селах. Многие возмущаются.

— Людей строители постоянно обманывают. Наживаются на них. Вот опять мы возвращаемся к теме протеста, к настроениям людей.

— Я поэтому и спросила.

— Сейчас люди, конечно, хотят, чтобы в доме было тепло, светло и вода была. И сейчас у нас в сельской местности уже все удобства в домах появляются. В райцентрах это уже сплошь и рядом. Надо села, кроме того, благоустраивать. Мы сейчас практикуем следующее. Вот с прошлого года каждый сельсовет, их у нас 820, получает из бюджета раз в квартал по 100 тысяч рублей — как раз на решение самых горящих проблем благоустройства. Это небольшие деньги, но раньше у них даже этого не было. Вот что такое местная власть. Она вообще безденежная. Формально у председателя сельсовета есть печать, есть полномочия — возможность регистрировать браки даже есть, а денег у него нет. Он сделать ничего не может. Он в родной деревне не может поправить забор на кладбище, почистить колодец, лампочку ввернуть, почистить зимой снег. Нет денег! Теперь мы раз в квартал даем им по 100 тысяч рублей. В год это 400 тысяч. И этому они рады безумно.

Нижние этажи власти от нас бесконечно зависимы. И поэтому когда мы говорим о разделении власти, о том, что муниципалы должны быть самостоятельными, то о чем речь? У них доходной базы нет для того, чтобы обеспечить себя.

— Вот тоже одна из причин недовольства.

— Вот эта обездоленность в глубинке, отсутствие занятости, хроническое безденежье, конечно, человека может сделать злым. А в кино, в телевизоре он видит роскошь. А о нем, об этом человеке, никто не говорит, о его проблемах молчат. И разрыв в сознании возникает. И отсюда, может быть, в том числе и нелюбовь к власти. И прежде всего к местной. Раньше первый секретарь райкома в 6 утра выезжал в поля, у него был план по молоку, по мясу, по зерну. Он головой своей отвечал за выполнение плана. А сейчас глава муниципалитета за это не отвечает ни головой, ни каким-то другим местом. У него даже таких полномочий нет. Есть собственники предприятий, которые где-то лучше, где-то хуже работают. А глава муниципалитета теперь ищет инвесторов, занимается социалкой. И все. Хотя и это большая работа.

— То есть у руководителей муниципальных сейчас гораздо меньше ответственности? 

— Безусловно.

«НА ВЫБОРАХ ГУБЕРНАТОРОВ БУДУТ ПРОСКАКИВАТЬ ВО ВЛАСТЬ ЛЮДИ 
НЕ ВПОЛНЕ ГОСУДАРСТВЕННЫЕ»

— Как вы считаете, возвращение выборности губернаторов — позитивный фактор?

— Наверное, да, но в целом я спокойно к этому отношусь. Это не то чтобы без выборов было совсем плохо, а теперь, после их восстановления, станет хорошо. Дело в том, что система назначения губернаторов уже устоялась, механизмы были отлажены, люди случайные на эти должности не попадали. Я помню губернаторский корпус начала нулевых годов, даже конца 90-х годов. Я тогда в МЧС России работал, по всей стране мотался. Губернаторы же тогда все избранные были. Среди них разные люди попадались. А потом начались назначения. Я с ними работал. И я ни в одного из назначенных не могу бросить камень. Я знаю, что кто-то лучше, кто-то хуже, но в целом все старались. Это уже были такие солидные, серьезные люди. Сейчас будут выборы, и конечно, при всех плюсах есть и минусы, все равно будут проскакивать во власть люди не вполне государственные. Все равно есть фактор соревнования денежных ресурсов, и выборы этот фактор не отменяют, а, пожалуй, наоборот, делают решающим.

С другой стороны, конечно, избранный губернатор сильнее с точки зрения политического веса. Это более значимо для населения. «Мы его избрали, он наш, мы ему доверили» — это важный фактор.

— А вы будете баллотироваться?

— Вопрос мне часто задают. Отвечу дежурно: если мне удастся реализовать за два года то, что я наметил, то я пойду на выборы, безусловно. Мне интересно, во-первых, реализовать то, что начал. Пять лет — это очень мало, это вообще ничто. Минимум лет 10 надо работать. Поэтому нужно идти. Опыт избирательных кампаний у меня есть, я ведь первый раз в Верховный совет Башкирии избирался в 89 году как свободный человек, без всяких властных ресурсов, просто ходил по дворам, по подъездам и агитировал. Победил кандидата от власти с большим отрывом. Так что как это делается, я себе хорошо представляю.

— А вы не планируете досрочных выборов? Сейчас это модная тема.

— Да, вокруг нее и у нас тоже немало возни. Соперники страшно боятся, что я решу досрочно переизбраться в следующем году — в этом случае шансов у них, конечно, никаких. Вот они и организуют какую-то мышиную возню — «народные референдумы», на которых «народ» якобы высказывается против досрочных выборов, какие-то публикации в интернете и т. д. Все эти игрища избирателям совершенно не интересны, это все технологии, поэтому я на них тоже внимания не обращаю.

— Так все-таки пойдете на досрочные выборы или нет?

— Не буду облегчать жизнь соперникам — пока не скажу. Пусть по ночам плохо спят.

«Я ИНТЕРНАЦИОНАЛИСТ ДО САМОЙ СВОЕЙ ПОСЛЕДНЕЙ КЛЕТОЧКИ»

— Вас не очень любят местные националисты…

— Потому что я по сути своей интернационалист. До самой своей последней клеточки. Одновременно я, конечно, понимаю, что я сын своего народа, что народ и культуру родную нужно защищать. И здесь у меня нет никаких сомнений в правильности своих действий. А что касается урапатриотизма и криков, что кого-то ущемляют, то все это отбрасывает народ назад. Нельзя ни кичиться перед другими своим происхождением, ни твердить постоянно, что вот по праву рождения мне тут все принадлежит. Это все тормоза, это мешает развитию.

— Цитирую фразу: «Антибашкирская кадровая политика президента Хамитова». Это из письма членов организации «Всемирный курултай».

— Я знаю, что критиковать всегда легко за кадровую работу, и именно на этом поле действуют мои оппоненты. Но я поводов все же не даю. И я могу точно сказать, что в районах, в министерствах, в ведомствах пропорции межэтнические соблюдены. За этим следили и коммунисты в советское время, и мои предшественники тоже. Такую же политику баланса представленности во власти всех этносов и я провожу. Но сейчас все-таки ищу людей знающих, образованных. Если ранее принимали на работу, на большие должности людей только по национальному признаку, то я стараюсь, чтобы этот человек еще и соответствовал этой должности. Если не получается у него, я его не беру, будь он хоть какой национальности. Меня упрекают, да, вот и ротация у нас есть, большая. А она и должна быть. А как я могу с первого раза попасть в «десятку» и собрать вокруг себя людей, устраивающих меня полностью? Конечно, такое невозможно. А вообще, подавляющая часть «национальных» претензий — это полная чушь.

— Почему тогда об этом говорят?

— Ну что-то говорить-то надо! Все-таки борьба за власть. Если нельзя обвинить в коррупции, то давайте в национальных проблемах обвиним. Я с самого первого дня, как только вышел на эту работу, почувствовал, что началась борьба за власть. Что появились оппоненты, что будут искать любой повод для того, чтобы прицепиться, постараться опорочить, «испачкать». Это же обычные вещи на просторах страны. Черный пиар никто не отменял. Попытка столкнуть меня с моим народом «проталкивается» как раз из этих соображений. То есть на человека надо побольше навешать всего негативного. Хочу, правда, заметить, что, во-первых, Всемирный курултай башкир таких писем не писал, там работают уважаемые и серьезные люди. Написал некий так называемый совет аксакалов. Это люди сами себя назвали аксакалами. Их человек 10. Это, похоже, крайние националисты, по-другому не скажешь. Их мало, единицы. Но они активные. Они пишут письма, они вывешивают свое мнение в интернете, шумят. Но это не носит массовый характер. Вот в любую деревню приезжайте, башкирскую, татарскую, марийскую, чувашскую или русскую, и начните разговор там на национальную тему, вы не найдете поддержки. Я приезжаю в башкирскую деревню, говорю на башкирском языке. Приезжаю в татарскую деревню — на татарском. Говорю на русском, понятно. И везде воспринимают как своего. Ни один человек из обычных, простых людей ни разу мне не задал этот вопрос: а почему там вы прижимаете башкир, или татар, или русских? Нет этого. Есть несколько зациклившихся деятелей, которых используют разные политические игроки. Вообще, я к этим обвинениям так называемой национальной оппозиции спокойно отношусь. Это мой крест, который я несу как любой руководитель республики. Вы спросите в других республиках глав, чего они натерпелись от своих крайних националистов. Или спросите моего предшественника — его тоже в чем только ни обвиняли.

— А как, кстати, с ним отношения?

— Нормальные. Он на пенсии, занимается благотворительностью. Его фонд помогает республике. Как говорится, дай Бог ему здоровья, и пусть этой работой Муртаза Губайдуллович занимается дальше. Первые притирки наших характеров прошли, мы все-таки народ горячий, сейчас находим общий язык. Ни мешать, ни противодействовать ему мы не собираемся. А вот создать напряжение между мной и Рахимовым — это одна из задач людей, которые стараются вернуться во власть. Я ведь очень многих отлучил от власти. Из тех, кто работал здесь. И если я власть воспринимаю как инструмент для того, чтобы улучшить жизнь людей, то значительная часть местных начальников, покинувших наш Белый дом, менее амбициозна — они просто занимались набиванием карманов. Многих я лишил кормушки. И я буду последним наивным человеком, если стану считать, что эти люди не будут сопротивляться. Конечно, будут. В том числе и пытаясь создать напряжение между мной и первым президентом.

«РОДНЫЕ ЯЗЫКИ ДОЛЖНЫ ИЗУЧАТЬСЯ ДОБРОВОЛЬНО»

— В Башкортостане в последнее время часто поднимается языковая проблема. Русские недовольны тем, что их заставляют учить башкирский язык. 

— Не все.

— Ну я говорю о группе активистов. И в соседней Казани ситуация похожая.

— У нас это в меньшей степени проявляется, хотя, безусловно, присутствует. Если вы хотите знать мое личное мнение, то я, конечно, не сторонник принудительных методов изучения языков. Но, с другой стороны, я застал ситуацию такой, какая она имеет место быть почти 15 лет. И уже сформирована определенная система: работают несколько тысяч учителей родного языка плюс методики, учебные пособия, полиграфия. Конечно, было бы верхом глупости просто прийти и все это отменить.

Но многим жителям республики понятно, что родные языки должны изучаться добровольно. К этому мы так или иначе придем. Жизнь заставит. Тем более что качество знания башкирского языка у многих ребят, которые изучают его сегодня в школах, на нуле. Многие из русских ребят, закончив 11 классов, не могут поздороваться по-башкирски, не могут простейшей фразы произнести: «дай мне покушать», «дай мне воды». То есть нынешняя система — во многом профанация. И это очень обидно: тратим деньги, какие-то конфликты вспыхивают, и ради чего? Чтобы из школы выходили неучи? Сегодня нужно повышать качество учебы, не загружать детей морфологией, синтаксисом, правилами спряжения, а дать им простой разговорный язык. И не грузить их в течение многих лет, сделать программу эффективной, интересной и динамичной.

— Вы уверены, что такой подход одобрят ваши избиратели?

— Да, основная часть людей с таким подходом согласится. Многие говорят: «Мы не против башкирского, не против татарского. Дайте нам возможность самим выбрать, нужен он нам или не нужен. Это первое. А второе: дайте нам самим выбрать объем, в котором мы хотим его учить». Так говорят не только русские, но и башкиры, и татары.

— Но башкирские активисты говорят, что такой подход в школах к языку приведет к тому, что и башкиры его перестанут учить, все равно все говорят по-русски.

— Среди башкирской городской молодежи действительно много тех, кто башкирским языком не владеет. У нас в правительстве есть ребята 25 - 30-летние, коренные башкиры, но не владеют родным языком. Понимать — понимают, а не говорят. Хотя учились в школах в те годы, когда башкирский язык стал обязательным для изучения. Так что директивное преподавание не дает желательных результатов. Когда не было обязательного обучения, родной язык спокойно жил, развивался и ни у кого разрешения не спрашивал, быть ему или не быть. У нас говорят: «Если родной язык не впитал с молоком матери, то его и палкой вбить нельзя». Это точно.

Но и тем русским, которые протестуют против башкирского языка, тоже было бы неплохо понять следующее. Я башкир. У меня есть родной язык, родная культура, книги, рукописи. Мне это нужно, это часть меня, и я без своей культуры не могу. И вдруг все это начинает потихоньку исчезать под давлением современного мира, интернета, русского и английского языков. Конечно, в душе появляется тревога: а что будет с моим языком через 20, 30 лет, через 50, 100. Башкирский занесен в группу языков, находящихся в зоне риска исчезновения. И не хотелось бы быть человеком, который ограничил хождение языка или ухудшил условия его жизни. Угроза ассимиляции всегда вызывает тревогу. Вот представьте себе, что русский народ начинает ассимилироваться, начинает исчезать. Конечно, очень сложные чувства будут у десятков миллионов людей. То же самое и у нас. Во-первых, башкир немного, всего 1,5 миллиона человек. Ну если всех-всех посчитать по стране, то 2 миллиона. Что такое 2 миллиона? Совсем мало. Поэтому понятно, что есть люди, которые очень остро все это переживают. Их можно понять, но оправдывать крайние меры, которые они порой применяют, нельзя. Во всем нужны разум и терпение.

В общем, я не стал бы переводить этот сложный житейский вопрос в плоскость «черное-белое». Человечество веками не может разобраться в них. Моя же задача — не навредить и стараться учесть мнение по возможности большего количества людей, соблюдать консенсус, консолидировать общество, уходить от конфликтов. Потому что подавляющая часть людей не хочет ссориться друг с другом.

Вообще, хочу сказать, что в национальных республиках все гораздо труднее, чем в моноэтнических регионах. Сложный состав населения, религиозные особенности. У нас же еще есть тема религиозного радикализма, это тоже фактор риска. Ситуацию контролируем, но работа эта очень сложная. Я иногда в шутку говорю своим коллегам, которые работают в Центральной части России, что у них только проблемы экономики, социальные вопросы, а у нас, в республиках, еще и проблемы национальные, и проблемы вероисповедания, есть вопросы, связанные со сложным отношением к республикам со стороны ряда политических деятелей. Точек, по которым разрывают, стараются разорвать общество в республиках, много. Но мы работаем честно, для людей. Люди это понимают, и у нас должно быть все в норме. Ну а я не должен подвести. 

«Коммерсант»

Справка Рустэм Хамитов — президент Республики Башкортостан. Родился в 1954 году в селе Драченино, Ленинск-Кузнецкий район, Кемеровская область, в семье Заки Салимовича Хамитова - профессора, доктора технических наук, заслуженного инженера Республики Башкортостан, и Раисы Синиятуловны, всю жизнь проработавшей учителем математики в школе. Родной язык — башкирский, в совершенстве владеет русским и свободно объясняется на английском. Вероисповедание — ислам. Младший брат — Рашид Хамитов — живет в Уфе, работает водителем. Окончил МГТУ им. Баумана по специальности «двигатели летательных аппаратов» (1977). Доктор технических наук, автор более 100 научных публикаций. Работал на Уфимском моторостроительном производственном объединении, в Уфимском авиационном институте, в Восточном филиале Всесоюзного научно-исследовательского института по строительству магистральных трубопроводов. С 1990 года по 1993 годы — народный депутат Верховного совета Башкирской АССР. Затем был директором Института прикладной экологии и природопользования Республики Башкортостан, министром Республики Башкортостан по охране окружающей среды, природопользованию, предупреждению и ликвидации последствий чрезвычайных ситуаций, министром Республики Башкортостан по чрезвычайным ситуациям и экологической безопасности. С 1999 года — руководитель департамента предупреждений и ликвидации чрезвычайных ситуаций МЧС России (Москва), с 2000 года — главный федеральный инспектор по Республике Башкортостан, в 2002 году был и.о. заместителя полномочного представителя президента РФ в Приволжском федеральном округе. С 2003 года — руководитель межрегиональной инспекции по крупнейшим налогоплательщикам, затем  начальник управления крупнейших налогоплательщиков министерства РФ по налогам и сборам. 2004 - 2009 гг. — руководитель федерального агентства водных ресурсов (Росводресурсы). С июля 2009 года — заместитель председателя правления ОАО «РусГидро». С 2010 года —  президент Республики Башкортостан. С 2012 года — одновременно председатель правительства Республики Башкортостан. Женат, имеет двоих детей и одну внучку. Жена — Гульшат (в дев. Гафурова), врач функциональной диагностики. Увлечения: книги, музыка, горные лыжи, спелеология, сплавы по рекам Башкортостана.